Сергей Артемьев. Выживший

– Вы долго не были в России?

– Восемь лет.

– Сильно страна изменилась?

– Восемь лет – это большой отрезок… Красивее стало.

– Недалеко от Пушкинской, где Вы жили, Ленинградский дворец пионеров с его боксерскими традициями. Почему же Вы решили заниматься на «Динамо», куда нужно было ехать почти через весь город?

– Мы с братом сначала в Городской ДЮСШ занимались, это около Некрасовского рынка, у Геннадия Юрьевича Машьянова тренировались. И как-то по какой-то причине, по какой, не помню, Игорь Михайлович Лебедев, который был главным тренером в «Динамо», сказал: «Геннадий Юрьевич, надо Артемьевым в "Динамо", будем тренироваться». Ну и все, переехали в «Динамо».

– Вы часто говорили, что Ваш брат Александр был для Вас образцом во всем.

– Я копировал брата полностью, отец погиб, когда мне было десять лет. Саша мне был как папа во многом. Но он гораздо талантливее меня. Он же боксер от природы, мне же все давалось потом и кровью. Когда брат боксировал что с кубинцами, что с американцами, он постоянно их ронял – и никто не мог понять почему. На меня посмотришь: видно грудные мышцы, а он – плоский, как доска. А бил так, что не вставали.

– И тем не менее уже в 15 лет Вы стали мастером спорта...

– Это было в Москве, первенство СССР среди школ-интернатов спортивного профиля. Я зашел в ринг, объявляют участников: сегодня день рождения у Сергея Артемьева. Весь зал захлопал, заорал, встал. Приятно было. Я выиграл тот бой, потом еще, первое место занял.

– Не возникало эмоциональной усталости от спорта? Мне один боксер, который в юности многого добился, рассказывал: «Я к двадцати годам этот бокс уже не мог видеть».

– Не успел я до этого дожить.

– Вы были кандидатом на участие в чемпионате мира 1989 года в Москве, где впервые за долгое время мы обыграли кубинцев. Почему не поехали?

– Не знаю. Готов я был хорошо. На матчевой встрече «США – СССР» в том же году в Атлантик-Сити я победил Шейна Мосли, будущего чемпиона мира в профи и лучшего боксера в рейтинге Pound four Pound (то есть лучший боксер мира вне зависимости от весовой категории). За год до этого на чемпионате страны был вторым, проиграв Михаку Казаряну. В принципе у меня были хорошие шансы, я проходил. Но по совести на чемпионат мира должен был брат ехать.

– Мне рассказывал Геннадий Юрьевич Машьянов, что главный тренер сборной Константин Копцев клятвенно обещал ему, что на чемпионат едет Александр Артемьев, но все изменилось в последний момент.

– Подробностей я не знаю. Помню, мы сидим, объявляют состав. В весовой категории 57 кг – Айрат Хаматов. Я напрягся, но, думаю, ладно, помолчу. Потом еще поговорили. Руководство: есть ли вопросы? Я руку поднимаю. Брат меня хватает за эту руку, я в ответ по руке ему. Представился: Сергей Артемьев, сборная СССР, три года уже. И говорю: я хочу, чтобы в нашей сборной было как можно больше наград. И я со всеми категориями согласен, кроме одной. 57 кг. И не потому что Александр Артемьев мой брат, а потому что я считаю, что Александр Артемьев принесет сборной СССР золотую медаль…

В общем, после московского чемпионата мира Машьянов решил, что в любительском боксе с его жульничеством ловить нам нечего. Мы поехали в лагерь в Химках, где готовились первые советские профессионалы. После того как я свой первый профессиональный бой провел в Москве, это было в декабре в цирке на Манежной площади, ко мне Копцев подошел и сказал: «Это лучший бой в программе, но ты сделал ошибку, надо было тебе все-таки в любителях оставаться, стать чемпионом мира, и уже потом подписывать контракт на более выгодных условиях. Но ты сделал свой выбор, желаю тебе стать чемпионом мира в профессионалах». А на брата не рассчитывали… Сказали: всё. И 3 февраля мы уехали в Америку. Четыре года я боксировал.

– Я знаю, что незадолго до Вашего боя Ваш тренер уехал…

– Да, он говорил, что только жену с ребенком заберет и вернется. Я ему говорил: «Геннадий Юрьевич, если Вы уедете, Вы же не вернетесь». Была обида, что он вот так просто уехал. Я же у него с десяти лет тренировался. Это мой первый тренер.

– На тот бой Вы вышли без медицинской страховки. Как это вообще было возможно?

– Меня застраховал промоутер. На три года. Все эти три года все оплачивалось: лечение травм, рассечений. Пошел четвертый год, он меня не застраховал и не сказал об этом. У тех, кто входит в десятку рейтинга в своей категории, страховое возмещение – от 500 тысяч до миллиона долларов. А я тогда уже четвертым номером был по Америке, и по всем мировым профессиональным федерациям в десятку входил.

– Кто-то понес ответственность за то, что это случилось?

– Никто. Деньги на операцию – сто тысяч – собрали люди. Эта история известна, об этом много писали. Юрий Арбачаков прислал из Японии чек на 10 000 долларов. Мохаммед Али выписал чек на 50 тысяч. Я как-то перечитывал письма, что мне пришли, там больше 170 было. Многие с чеками. Один мальчик, десять лет ему было, прислал чек на пять долларов. И письмо. Кто-то из родителей помогал, потому что мысли-то взрослые, а почерк детский: «Я твой фанат, мне 10 лет, мне нравятся твои бои, жаль, что у тебя случилось такое несчастье, я хочу тебе помочь. Вот тебе 5 долларов».

Тот бой должен был состояться тремя месяцами ранее, 10 января… Но за несколько дней случилась автоавария – мне въехали в бок. Из машины три парня вышли, плюнули мне в лицо. Одного я сбил, другой вроде бежать бросился, как потом рассказывали, подошли охранники из магазина, полиция, меня скрутили, и чем-то тяжелым по руке левой попало, фаланги двух пальцев повредили. Бой перенесли. Я долго думал обо всей этой истории. Сам себе говорил: не надо было драться, вызвал бы полицию. Выиграл бы бой, скоро бы стал чемпионом мира, богатым человеком. Был бы здоров. Но каждый раз я бы вспоминал, что мне плюнули в лицо, а я утерся… Сгноил бы себя самого…

Операцию мне делали три хирурга. Двое вообще не давали мне никаких шансов, третий считал, что я на всю жизнь останусь парализованным. Но они справились. Тот самый третий хирург-оптимист – его фамилия Пфайффер – говорил: жизнь Сергею спасли Бог, мы, врачи и его ребенок.

– Вы религиозный человек?

– Да. Мне рассказывали, что пока я был в коме, приехал священник Русской зарубежной православной церкви Илларион, сейчас он уже митрополит. Помолился, окропил, и на следующий день я стал разговаривать. Ну, как разговаривать: да, нет, хочу, не хочу, – шепотом такие слова говорил. Потом Петина мама принесла Петю. Он родился 31 декабря, за три месяца до боя. Жена сказала, что вот это твой сын, Петя, ты должен ради него жить. И дала мне его ручку.

– Как проходила реабилитация?

– Ну, как, учили меня ходить, разговаривать, ложку держать. В памяти вот что отложилось. Я ору из туалета, Лену зову, она приходит: «Что случилось?» Я говорю: «Лена, что это?» И на шрам на голове показываю. Она говорит: «Сережа, это у тебя царапина, вот поэтому тебе и бой перенесли, когда она заживет, тогда и будешь боксировать». Я же сначала говорил все время: «Буду боксировать, я буду боксировать…» Брату это как-то надоело, он сказал в сердцах: «Серый, да никогда этого не будет». Я спрашиваю Лену: «А почему Саша говорит, что я никогда не буду боксировать?» Та: «Ну что ты, брата своего не знаешь? Шутит он так, прикалывается. Будешь, будешь ты боксировать, конечно».

– В бокс как тренер пытались вернуться?

– Было. И хвалили меня, говорили, что очень хорошо получается. Я немножко работал с Иваном Кирпой. Это в 2007 году было. Показал ему где-то пять комбинаций, которые сам бил. Ему понравились две из них. Еще похвастаюсь. Благодаря мне Иван с Шейном Мосли спарринговался. Я в зале, ко мне подошел Мосли, в плечо ткнул: «Ты же Артемьев?» Да, говорю. «Забыл, как тебя зовут». Я говорю: Сергей. Он говорит: «О, клево, ты в 89 году у меня выиграл». В плечо ткнул и отошел. Подходит менеджер Вани Кирпы, спрашивает: «Ты что, у него и вправду выиграл?» Ну, в общем, слово за слово, договорились, чтобы Мосли и Кирпа поспарринговались. Какой Мосли талантище! Помню, первый раунд он идет на Кирпу, пропускает удары, но вперед идет. Второй раунд – только бьет навстречу. Ловит, встречает, но не добавляет. Третий раунд работает строго вторым номером: защитился, ушел, ответил. Каждый раунд – это другой соперник. За четыре раунда – трижды менял тактику.

– Если бы Ваш сын Петя стал профессиональным боксером, Вы бы возражали?

– Да нет. Решил – значит решил. Я ведь сам прекрасно помню, как хоккеистом не стал. Я же в хоккей хорошо играл. А мне тренер сказал: «Ты маленький, а в хоккей играют большие, как я». – «Ну я же вырасту», – говорю. – «Вырастешь, но большим не будешь». И смеется… А разве Буре высокий? Да во всем мире невысокие ребята в хоккей играют. Люди себя ищут. А если их вот так будут отфутболивать... Так что хоккей в моем лице лишился звезды. Шучу.

– После того, что случилось с Вами, еще несколько боксеров-профессионалов погибли и стали инвалидами. Вы никогда не думали о том, что бокс, во всяком случае профессиональный, стоило бы запретить?

– Никогда такого не будет. Во-первых, это древнейшая спортивная дисциплина, так же, как и бег, метание копья, борьба… Во-вторых, слишком большие суммы в обороте. Это же сотни миллионов, а может, уже и миллиарды. Нет, это невозможно. То, что со мной случилось, – это же не от бокса. Специалисты отсматривали мой бой много раз. Мне говорили, что не было ни одного решающего удара, от которого могло бы произойти кровоизлияние в мозг.

– Я знаю, что Вы писали книгу о своей жизни. Какова ее судьба?

– Когда мы только приехали в Америку, мне один из наших тренеров сказал: «Ты самый ответственный из всех, и знаю, ты выполнишь мою просьбу: с первого дня приезда вести дневник». Любительские тренировки и профессиональные тренировки – это же разное. Я записывал, все фиксировал: разница в тренировках, в настрое, в атмосфере… Что-то осталось, что-то утеряно. Сколько лет прошло… Не один раз собирался что-то писать на их основе. Даже с Дастином Хоффманом встречался, он думал, взяв за основу мою историю, спродюсировать кино. Но я уехал в Питер, переговоры заглохли. Моя бывшая жена, Петина мама, еще в прошлом веке купила мне плейер, я что-то на него надиктовывал. Кассеты с записями лежат. В компьютере информации много. В общем, собрать книгу можно.